Это было больше двадцати лет назад. Помню, как однажды летом на даче в Переделкине сидим мы все за обедом в кухне: Фазиль, я, наш младший сын Саша, дочь Марина и её 3-летний сын Женя. Во время послеобеденного чаепития наш внук Женя, тогда беленький и кудрявый, стал носиться по дому, потом выскочил во двор и по обыкновению стал делать по нему круги, заглядывая к соседям.
Вдруг он вбегает к нам, разгорячённый, с пылающими щеками и глазами, и кричит:
– Вы! Вот вы здесь сидите! А у них!.. Там!.. За столом!.. Сидит Бог!
Мы сначала ничего не поняли, стали его успокаивать, Фазиль попытался взять его на колени, но внук вырывался и кричал:
– Идите, там Бог сидит! Увидите!
Я первая сдалась, встала, взяла Женечку за руку, и мы осторожно пошли в сторону соседней половины дома.
За густыми зарослями черёмушника у соседей была оборудована большая площадка для гостей – с мангалом, большим дощатым столом и скамьями вдоль него. Сейчас оттуда раздавался шум голосов, звон посуды – похоже на разгар застолья. Мы осторожно заглянули. Во главе стола рядом с хозяином сидел… ну конечно, священник во всём великолепии праздничного облачения. И было это так неожиданно и так красиво, что я невольно перекрестилась, перекрестила Женечку, поцеловала и тихонько увела его к нам домой.
– Женечка не выдумал! Он так понял: у соседей в гостях священник!
Для ребёнка, которого водили в церковь, священник и есть живое олицетворение Бога. Так он понял службу, а мы не догадались ему ничего объяснить.
– Женечка, иди ко мне, – Фазиль взял внука на колени, отпил из чашки кофе и задумчиво произнёс: – Да, дети – гениальны. Он увидел и показал нам поэзию самого главного, что было в церкви.
А сосед наш, Константин Скворцов, постепенно и постоянно стал открываться нам не только как образцово-надёжный мужчина-хозяин, но и как человек для нас весьма неожиданный и необычный (в нашем весьма однотонном писательском окружении и существовании). Частенько Фазиль с удивлением и приятием наблюдал, как Костя собирается то на рыбалку («Нива» его выкатывалась из гаража под окна, и туда чего только не загружалось – понятно, от удочек-снастей до всяких плащёво-палаточных заготовок и прочего), а то и на охоту, о чём свидетельствовало наличие в походном скарбе не одного охотничьего ружья. В промежутках между этими походами Костя много времени проводил на земле: то грядки, то чистка довольно густого небрежного леса на немалом пространстве вокруг нашего дома, то косьба и прочие землеугодные занятия.
И вот однажды этот хозяйственный сосед в честь дня рождения Фазиля дарит ему огромный трёхтомник своих пьес в стихах! Мы с Фазилем были не то что удивлены – поражены объёмом этой работы, да и самим фактом такого серьёзного в наше время существования этого жанра, и, конечно, засели за чтение.
Прошло какое-то время, и вдруг мы у выхода с нашего участка встречаем Костю Скворцова, который весело нас приветствует: с приездом, мол, дорогие соседи! Фазиль удивлённо пожал плечами: да мы с прогулки, никуда мы не уезжали. Тут уже Костя недоумённо поясняет: а мы с Тамарой решили, что вы уехали, с неделю уже вас не видно-не слышно.
Фазиль неожиданно рассмеялся:
– Костя, так мы засели за твои пьесы – томов премногих тяжелее… Они хотя в стихах, и в хороших, крепких, но… ведь ИСТОРИЯ! Сейчас читаем, представь, частично вслух «Бестужева-Марлинского» – много, как сейчас говорят, аллюзий! Сколько же ты перемолотил исторического материала, уму непостижимо! Где силы, где время, где вдохновения столько взять?.. Вот она говорит (пальцем показывает в мою сторону, я краснею), что тебе кто-нибудь наверняка помогал с историческими источниками. Чёрт его знает, откуда у тебя такие познания в русской истории, исторических типажах… Урал, Иван Златоуст… Непостижимо. И каким точным языком всё описано, каким стихом! Если бы прозой – было бы легче понять, объяснить, откуда что берётся. А так… Костя, выпьем за тебя, за твою полную для меня неожиданность. И непредсказуемость! Дай Бог, дай Бог…
Здесь следует пояснить, что где-то к середине этого разговора мы дошли до соседского гостевого стола во дворе, Костей быстро была открыта бутылка и разлито по стаканам вино. Дальнейший разбор произведений хозяина был им ловко переведён на охотничьи и прочие байки.
Но таинственная непредсказуемость нашего соседа продолжала проявляться и дальше. Шли годы, мы жили бок о бок, не мешая сепаратности существования наших семей, а главное – наших творцов.
А потом Фазиль всерьёз заболевает, и мы долгое время не могли жить в Переделкине. Но, наконец, смирившись со своим новым состоянием, Фазиль решается к лету 2016 года вернуться на дачу. В это время он плохо (неуверенно) ходил, так что вниз с крыльца не спускался, а все дни сидел там за столом и запоем читал, изредка закуривая сигарету и рассматривая нашу лесную поляну, окружённую высоченными и некрепкими уже переделкинскими деревьями. Конечно, Костя его по-соседски изредка навещал, иногда с каким-нибудь искандеровским читателем с просьбой автографа на книгу. А как-то в конце июня Костя дарит нам только что вышедшую свою книгу стихов «Отбившиеся от Вселенских рук».
Фазиль, до этого зачитывавшийся разными мемуарами из нашей домашней библиотеки и подаренными недавно (включая жития святых) и, видно, изрядно от них уставший, с аппетитом стал читать и перечитывать скворцовскую книжку. Кое-что из неё он просил меня читать вслух: самому ему – вслух – видно, было трудновато, он не мог смириться со своим «не тем» голосом. (Как же он раньше выразительно громко, мощным «шаляпинским» голосом читал свои и чужие стихи!). Чаще всего он просил прочесть стихотворение «Мельница», что я делала, старательно пытаясь подражать его былой выразительной манере чтения (что, может, отчасти и удавалось, а то бы не просил?). Он называл это стихотворение «Чёрная мельница» и однажды объяснил, наконец, не очень понятную на первый взгляд свою привязанность именно к этой вещи:
– Смотри, в этом стихотворении он сумел выразить всё, всю суть того, о чём писали наши великие плакальщики о судьбе русской деревни – и Белов, и Распутин, и Астафьев…
А потом Константин Скворцов дал нам почитать свою книжку с маленькими рассказами-эссе «Иное время». Её Фазиль читал не спеша, вперемешку с другими книжками-газетами…
А когда утром 31 июля Фазиль неожиданно скончался, у него на письменном столе осталась лежать эта книжка Скворцова, открытая на рассказе с заголовком «Увидеть Москву и умереть» и с фотографией, на которой были сняты Фазиль, Костя и ещё двое Костиных гостей…
Последнее, что перед кончиной читал Фазиль Искандер.
Как это, почему?
Нет ответа.
Или он нам не дан.