Перебирая упругий тростник, ветер играл на курае. Мелодия то пропадала в непроходимых зарослях, то вырывалась на волю, расправляя крылья вечной, никогда не повторяющейся музыки. Цапли, сидящие на елях, замерли, поворачивая головы навстречу мелодии, готовые взлететь и слиться со звуками, наполняющими простор. Здесь никогда не было зимы, иначе бы огненный луч незаходящего солнца зажёг тонкие фитили этих похожих на новогодние свечи птах. Дикая яблоня с почерневшим от времени стволом и поседевшая ольха росли рядом, сплетаясь ветвями. Пахло мёдом, приправленным сладкой горечью высыхающих черёмух и свежей мятой.
Щуки, заслышав музыку, поднялись к самой поверхности нагретой старицы, обрамлённой золотым кольцом пижмы. В ручье круглые, как веретёна, хариусы, заворожённые мелодией, лениво перебирали плавниками, не проявляя внимания к стрекозам, спускающимся со скалы по струе ледяной воды.
Чуткие косули, отлитые из бронзы вечера, повернули головы, улавливая летящую музыку. Лоси разрисовывали зубами зелёные стволы молодых осин.
Из низины, подняв раскалённые копья иван-чая, надвигалось невидимое войско затаившихся неведомых миру существ. Ничто не нарушало вселенской гармонии земли и неба.
Несколько лошадей, чудом забредших в этот нелюдимый край, пощипывали траву, посеребрённую ушедшим дождём. Невидимый музыкант играл на курае.
Мелодия проникала повсюду. На её убаюкивающий звук из-под земли, поднимая прелые листья, выполз змий. По-рысьи прогнувшись, он вылез из выцветшего плаща старой кожи. Свет, ослепивший его, озарил сбившихся в табун лошадей, заподозривших неладное. Разглядев их, он пополз, блистая магическим одеянием молодой обновлённой кожи. Лошади насторожились. Но змий, свернувшись в калач, не проявлял агрессии, и только маслянистые зрачки, выбирающие жертву, выдавали его истинное намерение. Нижняя челюсть нетерпеливо вздрагивала, предвкушая удачу. За долгую жизнь он не знал промахов.
Одна из лошадей выделялась особой статью, но именно она, пасущаяся чуть в стороне, замерла, очарованная его блистательной кожей. В её глазах было любопытство. Такого разлива манящих узоров ей ещё не приходилось видеть. Лёгкий холодок предстоящей встречи пробежал по спине лошади. Знающая себе цену, избалованная вниманием хозяина, ни в чём ей не отказывающего, она увидела в змие очередную цветную игрушку, с которой можно поиграть на бархатной траве зелёного луга, созданного, как ей казалось, только для наслаждения.
Змия поразила её красота. Ревность к Создателю обожгла его существо. Жало нацелилось впиться в тело лошади, но змий не торопил события, остерегаясь её лёгкого разящего копыта. Кожей он чувствовал, что она подойдёт сама. Потому, развернувшись, сделал ложное движение в другую сторону. Лошадь разгадала его нехитрый манёвр:
– Ползи, ползи… – подумала она, а её гордость, нашёптывала: – Самая красивая тварь и та – моя!
Утро следующего дня было тёплым. Змий лежал на солнце, не сводя сатанинских глаз с прогуливающейся лошади. Голова его была неподвижна, но тело демонстрировало упругость фиолетовых колец, которые расходились, как круги на воде… Лошадь не могла не удовлетворить своего любопытства и приблизилась к змию. Его кольца распустились павлиньим хвостом.
Он гладил глазами её круп, выбирая для атаки место, где кожа нежнее и тоньше, пока на крутом бедре не прочиталось тавро, выжженное Хозяином. Змий вздрогнул. Её Хозяин был его врагом. Острое жало, уже готовое впиться, замерло в нерешительности. В нём всё шипело:
– Такой красоте нет места на земле.
Он впитывал её запах, и его тело всё более наливалось ядом. Смерть от укуса – слишком лёгкая смерть. Ему хотелось насладиться её муками: не столько убить, сколько подчинить.
Лошадь опасности не чувствовала, но инстинкт подсказывал ей, что лучше не ввязываться в диалог.
– Ну, укусит, с кем не бывало. Зато какой красивый…
Взгляд её выражал испуг и восторг… Начинало смеркаться.
Утро было туманным. Поднявшись на яблоню, змий вглядывался в серебряную пелену, лежащую на поляне, пытаясь разглядеть возлюбленную жертву. Её не было видно.
– Я истекаю ядом…
С досады он укусил яблоко. От тяжести яда оно упало на траву.
Лошадь всю ночь думала о нём, забыв о своём табуне. Змий не выходил из её головы. Она и прежде любила погонять копытом заигрывающих с нею змей. Они сворачивались в клубки, шипели, поднимая головы, готовые ужалить. Опасность только обостряла игру…
Когда туман рассеялся, она увидела змия, подползающего к ней. Не сводя с неё глаз, он протянул ей пылающее в пасти яблоко.
От неожиданности лошадь отпрыгнула. Змий положил яблоко на траву и отполз в сторону. Не все лошади любят яблоки, но эта съест. Съест из уважения. Такая порода.
Лошадь замерла, глядя на яблоко. Жёлтое, с налитыми кровью боками. Она робко подкатила его копытом. Вкус яблока напоминал свежий мухомор… Глаза её расширились и засветились безумием. Тело пронзило острое желание игры. Она почувствовала себя молодым жеребёнком, прыгающим и катающимся по траве.
Откидывая голову, теряя ощущение тела, она играла со змием, извивающимся кольцами вокруг её разгорячённого стана. Ей нравилась его первобытная сила.
– Ты поселился во мне, а я в тебе. Навсегда…
Цапли слетали с деревьев. С черёмухи сыпались сухие листья…
Лошади зачарованно смотрели на эту смертельную игру.
… Утро было прохладным. Лошадь шла, пошатываясь, по выбитой траве. Она не понимала, что с ней происходит.
– Мне страшно…– было написано в её померкших глазах.
Рядом, свернувшись калачом, лежал змий, упоённый победой.
Эпилог
На поляне на куске объеденной волками лошадиной шкуры прочитывалось выцветшее тавро: «EVA». Рядом лежал череп. Я не вещий Олег, ничего не знаю о смерти. Но ноги на череп не ставлю. «Ты поселился во мне …»
Я пытаюсь об этом не думать, пока рядом, перебирая тростник, ветер играет на курае.
Константин Скворцов, 2022.