Автор: Е. В. Омельченко, канд.филол.наук, ЧГПУ
Под фасцинацией понимается коммуникативное явление, имеющее глубинную нейрофизиологическую, воздействующую природу. Как коммуникативный процесс, фасцинация представляет собой воздействие с целью интенсификации восприятия и освоения информации слушателем [4].
Фасцинативные средства и приемы репрезентируются в языковых единицах, высказываниях, текстах. Они основаны на использовании «скрытых резервов» – воздействующего потенциала языковых средств разного системного уровня.
Цель их использования – воздействие на адресата в ходе информирования, осуществление эффективной диалогической коммуникации, адекватного восприятия и интерпретации передаваемой информации. Задачи реализации средств и приемов многообразны: преодоление коммуникативных барьеров, выход на личностные интересы адресата, привлечение его внимания к сообщению, стимуляция эмоционального и креативного потенциала, «приращение» смысла получаемой информации, развитие эмоционально-эмпатического отношения слушателя к сообщению, пробуждение самостоятельности и творчества в поиске знания [4, с. 56].
Предметом исследования в статье является фасцинативные средства в поэзии К. Скворцова.
Таким образом, нашей задачей является определение воздействующих на читателя приемов и средств. Они представляются не просто риторическими, стилистическим средствами, а именно воздействующими, создающими смысловую доминанту в силу нескольких специфических характеристик.
Во-первых, т.к. речь идет об анализе продукта творческой деятельности, то факторами, инициирующими эту деятельность, являются сознательные и подсознательные мотивы. В данном случае фасцинация индуцирует творчество. При безусловном наличии прагматически организованного момента поэтом руководит вдохновляющее начало. В этом смысле процесс творчества субъективен и может быть наделен характеристиками захваченности, азарта – другими словами, теми качествами, которые менее подвержены объективному, сознательному, личностному контролю. Это творческая лаборатория поэта. Так сочетаются сознательное и подсознательное в творчестве.
Во-вторых, интенция автора заключается в самовыражении и одновременно ориентированности на слушателя. Тем более, когда объектом анализа является творчество общественно значимого российского поэта. Для этого рода и жанра поэзии обращенность к человеку, призывность и резонансность являются характерологическими чертами, определяющими творческим кредо поэта.
В-третьих, вычленение и анализ фасцинативных средств и приемов не умаляет значимости и гармоничной целостности стиха, а, наоборот, определяет степень отклика читателя на поэтическое слово. Это по сути и выявляет роль и назначение поэзии. Фасцинация позволяет определить и конкретизировать эмоционально-экспрессивную, воздействующую составляющую информации, заложенной в тексте.
В этом смысле мы совершенно согласны с В.И. Карасиком, определившим для фасцинации роль эмоционального компонента восприятии и понимания текста: «Фасцинативное восприятие текста проявляется как его эмоциональное переживание, эмпатическое слияние с текстом, ощущение его значимости для личности» [1].
Ю.В. Кнорозов связал нейрофизиологический и психологический феномен фасцианции с ритмизацией, которая способная организовать стихийно-бессознательное проявление в некой среде, воздействовать на подсознание [2]. Таким свойством обладают мелодически и ритмически организованные стихотворные структуры.
Определим фасцинативные, воздействующие средства в стихотворении К. Скворцова «Серафим» [5].
Летит река по зарослям ольхи,
Промозглыми кувшинками бренча.
В гнезде едва притихшего ключа
Дерутся листья, словно петухи.
Развеяли мы юность на ветру
Безверия… Но в памяти храним,
Как по ночам к таежному костру
Слетал с небес неслышный Серафим.
Он наклонялся бережно ко мне,
Горящим углем очищал уста.
Слова любви, как ягоды с куста,
Перекликались в звездной тишине.
И вековые ельники круша,
Я звонче пел, чем пели топоры…
Я потерял тебя, и с той поры,
Как филин днем, молчит моя душа.
Воистину не знаем, что творим,
Но все на этом свете неспроста.
Забыл меня мой вещий Серафим,
И потому молчат мои уста.
Не шапка Мономаха тяжела,
А груз самодержавной немоты.
Мне знать бы только то, что ты жива.
Мне знать бы только, что любима ты.
Знакомство с текстом и его восприятие позволяют вывести такой специфический прием, как изменение пространственно-временного континуума. Его внедрение в строки позволяет осуществляться «эмоциональному кружению» [3, С. 167], образно выражаясь, дает возможность, понимая смысл слова, «парить над строкой». Этим создается эффект пространственности, объемности, осуществляется взаимопроникновение реального, земного и мифологического, фантасмагорического миров, что обусловливает эффект таинственности и возвышенности происходящего в окружении атрибутики земного и реального. В более емкой формуле этот эффект выражается оксюмороном «обыкновенное чудо».
При этом не утрачивается свойственная стихам К. Скворцова доверительность, не исчезают черты лиричности в бытоописании.
«Но в памяти храним, как по ночам и таежному костру слетал с небес неслышный Серафим…».
Время интерпретируется автором как категория вечности (это было – сохраняется в памяти – будет всегда). Категория репрезентирована и в языковых особенностях текста. К примеру, в динамичной, семантически значимой смене времени глагола в текстовой ткани стиха:
«Летит река по зарослям ольхи» (наст. время).
«Я звонче пел, чем пели топоры» (прош. время).
«И потому молчат мои уста» (наст. время).
Хронотопические особенности текста выразительны и подвижны. Обратим внимание на то, что эмоциональные движения лирического героя описаны глаголами различных временных форм – «жил», «потерял», «молчат (мои уста)». Выражение концентрированной, кульминационной мысли и эмоций (желаний) лирического героя представлено высказыванием, ядром которого является императивная субъективная модальность. Последняя не имеет устойчивой временной характеристики, что способствует восприятию описываемых событий как неограниченных во времени (аналогия с вечностью):
Мне знать бы только то, что ты жива,
Мне знать бы только, что любима ты.
Подытоживая вышесказанное, отметим, что таким приемом создается трехмерный эффект в нескольких измерениях: взгляд лирического героя-автора-участника событий-нарратора; настоящее время – эпизоды памяти-элементы мифологии; объективная реальность – условно мифологическое пространство.
Деяния Серафима описаны в рамках нарратива с использованием глаголов прошедшего времени: «слетал (с небес)», «наклонялся», «очищал (уста)», «забыл». Природа – живая декорация – вечна, отсюда закономерно использование глагола настоящего времени – «летит река», «дерутся листья».
Хронотоп стиха накладывает отпечаток на восприятие его слушателем, обусловливает эффект особого притяжения – «затягивание» в пространственно-временную сеть.
Образная система стихотворения «Серафим» являет собой, на наш взгляд, тоже воздействующий фактор. Автор создает специфические средства стилистической образности, определяемые нами как концентрированные, синкретичные по содержанию и развернутые по форме. Создаются строки, в которых смысловая и эмоциональная (в рамках настоящего исследования – информационная и фасцинативная) составляющие подвергаются интерпретационной обработке в процессе восприятии слушателем. Интерпретация, как явление непрямой коммуникации, зависит от фоновых знаний и эмоционально-личностных свойств воспринимающего стих. В плане коммуникации адресант (автор) и адресат (читатель) вступают в такой тип общения, который требует декодирования высказывания. Этот процесс имеет, безусловно, информационно-фасцинативную составляющую.
Создается эффект «воронки» восприятия – читатель погружается в глубины интерпретации. Ритмизация создает особый фон эмоциональной расшифровки текста читателем, диктует стремление к повторяемости строки. Яркость, насыщенность картин, сочетание мифологической возвышенности с земной российской определенностью (приметы природы – берег реки, ольха, кувшинка, костер, ягоды…) буквально завораживают читателя.
С явлениями фасцинации и непрямой коммуникации связан прием реализации прецедентности [6]. Своеобразие его определяется следующим. Привлечение мифологических персонажей сопряжено с анализом экзистенции лирического героя. Например, Серафим – ангел высшего чина, упоминаемый в видении Исаака, когда его призвал Господь. Он имеет человеческий образ и «по шести крыл». В поэтическом творчестве традиционно связан с эпитетами «горящий», «огненный», «крылатый». Серафим, по легенде, очистил уста пророка, коснувшись углем, который взял с жертвенника. Своего рода обряд очищения описан и в стихе: «Он наклонился бережно ко мне, горящим углем очищал уста…».
Сложность расшифровки заключается в том, что, помимо прецедентности, возникает включенная в текст реминисценция. Не подлежит сомнению, что в основе ассоциации лежит опора на строки: «И шестикрылой Серафим на перепутье мне явился…».
Это, безусловно, относит произведение к образцам русской классической поэзии, утверждает идеи духовной преемственности. И в том, и в другом эпизоде Серафим «очищает уста», дает возможность говорить и творить.
Вышеприведенный анализ хронотопа стиха позволяет углубить декодирование с начала строки – лирический герой обретает дар речи, когда его посещает Серафим и окрыляет любовь («Я звонче пел, чем пели топоры…»). Он утрачивает эту способность, обречен на молчание, когда его покидает Серафим, и он теряет возлюбленную («И потому молчат мои уста…»).
Мифологический герой, ассоциирующийся с возвышенным, духовным, синонимизирован с любовью как источником вдохновения. Прецедентность, сопряженная с реминисценцией, также создает эффект фасцинативной «воронки», затягивая читателя в глубь поэтической строки. Все это обусловливает эффект личной причастности к истории лирического героя, создает эмпатичность восприятия читателем текста.
Прецедентность в некоторых фрагментах текста расширяется и меняет содержательный вектор. Высказывание «Не шапка Мономаха тяжела, а груз самодержавной немоты» имеет не историческое, а лирическое содержание. В приведенной строке мы сосредоточены не на грузе тяжелых обстоятельств, затрудняющих выполнение миссии, а на духовно-личностной проблеме. Эпитет «самодержавная немота» еще более расширяет интерпретируемое пространство. Самодержавный, то есть полновластный, обладающий неограниченной властью в сочетании с метафорой «груз немоты» приобретает коннотативное значение – это единоличное управляемое качество или свойство, таким образом, расшифровка образа заставляет задуматься о возможном «самоуправлении» лирическим героем своим состоянием. Он и не может, и не хочет говорить.
Последние строки стиха потрясают ясностью и простотой, искренностью и мудростью.
Думается, что аллюзия строк «Как дай Вам Бог любимой быть другим…» в данном случае очевидна. Прецедентность, насыщенная реминисценциями и аллюзиями, является утверждением высокой духовности и одновременно способствует осуществлению семантического сдвига – явление становится более простым, житейским, связанным с личным опытом. Прецедентность становится особым средством реставрации шедевра с точным воспроизведением его духовных свойств и уникальной энергетики. К примеру, известный библейский афоризм, интерпретированный в строке «Воистину не знаем, что творим», демонстрирует вышесказанное. В афоризме используется старославянизм высокого стиля «ведаем» – в стихе он заменен на глагол нейтрального стиля «знаем». Эта замена не случайна, так как такая редакция позволяет приблизить афоризм к действительности, а это, в свою очередь, создает для читателя возможность «вжиться в строку».
В процессе использования прецедентных явлений происходит наращивание новой текстовой информации. Это обусловливает необходимость многократного обращения к строкам стиха, следовательно, переход восприятия и понимания на уровень автокоммуникации – возрастание авторской интенции в личностной версии читающего [см. 4].
Подытожим вышесказанное. В стихотворении К. Скворцова «Серафим» своеобразно применяются фасцинативные воздействующие средства и приемы, а именно – применение пространственно-временного континуума, сквозные, развернутые, синкретичные, концентрированные тропы, использование явлений непрямой коммуникации – прецедентность, реминисценция, аллюзия. Большинство из них продуцируют дополнительный смысл, инициируют интерпретационные усилия читателя, создают эффект «фасцинативной воронки», затягивая читателя в глубь смысла, и провоцируют многократную обращенность к строкам. Это позволяет оценить классическую простоту и духовную насыщенность строк истинно российского поэта и буквально вкусить ясность его жизненной философии, спроецированную на великие духовные понятия.
Литература:
1. Карасик В.И. Лингвосемиотическое моделирование ценностей // Политическая лингвистика. Екатеринбург, 2012. Вып. 1(39). С. 43–50.
2. Кнорозов Ю.В. Об изучении фасцинации / Вопросы языкознания; Собеседование по общей теории сигнализации с Ю.В. Кнорозовым // Структурно-типологические исследования: сб. статей; отв. ред. Т.Н. Молошная. М.: Изд-во АН СССР, 1962. № 1. С. 163.
3. Назаретян А.П. Агрессивная толпа, массовая паника, слухи. Лекции по социальной и политической психологии. СПб.: «Питер», 2004. С. 167
4. Омельченко Е.В. Фасцинативная коммуникативная стратегия в различных типах дискурса: монография. Челябинск: Изд-во Челяб. гос. пед. ун-та, 2013. 223 с.
5. Сквроцов К. Серафим. URL: http://sp.voskres.ru/poetry/skvor2.htm.
6. Слышкин Г.Г. Лингвокультурологические концепты прецедентных текстов. М.: Academia, 2000. 138 с.