Автор: О. В. Мешкова, канд.филол.н., Челябинский госуниверситет
Переиздание сочинений К.Скворцова позволило не только познакомиться с новыми страницами творчества поэта, но и перечитать те, что были написаны почти полвека назад. Одно из произведений, датируемых 1970 – 1977 гг, «Легенда о белом дереве», необычное в жанровом отношении (автор определяет его как драматическую поэму), а также в сюжетно-композиционном и образно-стилевом, незаслуженно, на наш взгляд, осталось в свое время на периферии исследовательского интереса. Заметим, что к зрителю и читателю поэма нашла путь весьма быстро, о чем свидетельствовали публикации произведения и постановка на сцене (премьера «Легенды о белом дереве» состоялась в челябинском ТЮЗе в 1986 г.).
Даже беглое знакомство с поэмой позволяет отметить, с одной стороны, обращение писателя к истории Урала, ориентацию на произведения устного народного творчества, а с другой – индивидуально-авторскую интерпретацию известной легенды о чуди. Именно эти предварительные наблюдения влекут за собой ряд вопросов: какие метаморфозы происходят с фольклорным текстом при переходе в область литературы? Что привлекает писателя в известной легенде? Какие открытия сделает читатель, обратившись к явившемуся из-под пера поэта необычному произведению?
Заметим, что чтение художественного текста – это всегда знакомство с особым миром, созданным автором, а значит, и знакомство с самим автором, ибо он, всеведущий и всезнающий, присутствует в каждом фрагменте произведения – от заглавия до знака препинания, завершающего текст. Отношение автора к героям, к событиям порой понять легко, а порой «авторский голос» нужно постараться выявить в «хоре голосов» персонажей. По замечанию известного литературоведа В.В.Прозорова, в драматическом произведении «автор в большей степени оказывается в тени своих героев»[2,16]. В этом отношении «Легенда о белом дереве» К. Скворцова не исключение: автор оставляет поле для дискуссий, что обусловлено, вероятно, как замыслом произведения, так и особенностями выражения авторского сознания в драматическом произведении.
Предлагаемая нами статья – один из вариантов прочтения [здесь и далее, в том числе и в цитатах, курсивом выделено нами – О.М] произведения К.Скворцова.
Эпиграф «Жили испокон веков на Урале старые люди, их чудью звали…А лица у них были на груди…» отсылает нас к фольклорному источнику, а именно к полевым записям и их исследованиям, сделанным известным уральским ученым А.И. Лазаревым. В монографии «Предания рабочих Урала» фольклорист посвящает отдельную главу изучению фольклорных записей, в которых рассказывается о чуди (глава так и называется «Предания о «чуди» в среде «работных» и крестьян»), племени, которое, узнав о приближении белых людей, уходит под землю. Именно так поэтическое воображение народа объясняло появления многочисленных курганов. В арсенале А.И.Лазарева оказывается более ста преданий, составляющих тематическую группу «Откуда курганы взялись»: 42 варианта были записаны в крестьянской среде, еще 62 – в рабочей. Лазарев отмечал: «Самую большую группу образуют предания, записанные в разных районах Урала – от Верхотурья до Оренбургских степей, которые объясняют происхождение курганов в связи с историей «самопогребения» чуди» [1, с.42]. Эту группу преданий ученый считает наиболее древней и традиционной. Он анализирует разные варианты и при этом отмечает, что «поэтическая фантазия рассказчиков не идет дальше повторения первоначальных фантастических мотивов о «белой березе», о «лицах на груди», если не считать преданий сказочной группы, волшебный вымысел которых привносится из других жанров русского народного творчества – из сказок, былин». Наблюдения ученого, А. И.Лазарева, как будто подхватывает поэт – К.Скворцов: предание об образовании курганов превращается в «Легенду о белом дереве» – художественное произведение, имеющее свою систему образов, пространственно-временную организацию. Поэт не украшает фольклорный текст, не обновляет содержание, а создает своё произведение: история чуди словно оживает, передаётся через события и судьбы. Демиургическая роль автора при этом проявляется в сюжете произведения, в расстановке действующих лиц, в природе конфликта.
Воображение поэта переносит читателя в языческие времена: чуди поклоняются духам, очеловечивают силы природы. Логика первобытного человека обнаруживается в постижении мира: принцип бинарных оппозиций, обозначенный Леви-Строссом и имеющийся в фольклорных текстах о чуди, сохраняется также в «Легенде» Скворцова: подземный мир, «нижний», связанный с душами предков, противостоит миру небесному. Оппозиция чуди и белых людей поддерживается и антитезой «чёрное – белое», которая разворачивается в сюжетный ход. По предсказанию Лосихи, праматери чудей, племени грозит бедой рождение белого человека. Вождь должен найти мудрое решение, чтобы защитить чудей.
…Но коли он
Ошибку сделает, то знаменьем вторым
Беды неотвратимой прорастёт
Из камня дерево, что человека
Того белее будет.
Молодой вождь пренебрегает советом жреца убить появившегося на свет белого ребенка и принимает решение «покарать бессмертьем родившую с новорожденной». Повзрослевшая Анна обречена на одиночество, поскольку ни один мужчина племени не должен приближаться к ней: «опасны с нею даже разговоры».
Читатель видит, как постепенно углубляется конфликт. Внешнее противостояние, обусловленное неприятием отличного от племени человека, перерастает в конфликт между духовным и телесным, а затем – между чувством и долгом. В этот конфликт, свидетельствующий об изменении сознания человека, оказываются вовлечены все персонажи.
В начале произведения читатель знакомится с представителями племени чудей – Угаром, Шрамом, Пузырем. Это – воины, не сомневающиеся в справедливости вождя и установленного им закона. Однако последующие события связаны с нарушением запретов: Угар, Шрам, Пузырь ради Бессмертной готовы ослушаться вождя. Для Анны они создают нечто прекрасное: Пузырь делает дудочку из тростника; Угар «лосиху отлил из камня жидкого»; Шрам сделал из дерева птицу. Автор неоднократно будет обращать внимание на эти «достижения» чудей: таким образом наглядно, доступно и одновременно поэтично он рассказывает о том, как человек постепенно находит дорогу к красоте. Но не только на этом открытии, на наш взгляд, должен остановиться читатель. Другая мысль, более глубокая, философская по своей сути, не явлена открыто, а дана как ключ к тайне в произведении, отсылающем читателя к языческим временам: постижение красоты – одно из проявлений свободы духа. Эта идея всё отчетливее звучит в поэме. Чуди, обретающие свободу духа, отказываются слепо подчиняться вождю, они перестают быть просто воинами:
….постигшие в себе
Дар пенья птичьим голосом…кто может
Из тростника звук горечи извлечь,
А из камней – лосиху, прочь отбросив
Осколки лишние, тот никогда
Принадлежать вождю не будет…
Поступками Угара, Шрама, Пузыря руководит любовь, но, испытывая это чувство, они еще не знают его названия. К.Скворцов рассказывает о времени, когда люди начинают открывать в себе что-то новое, ранее незнакомое, а потому пугающее, приводящее в смятение. Понять природу происходящих перемен, дать им объяснение – удел «прозревших», обогнавших свое время. Именно поэтому, несмотря на удивительные метаморфозы, происходящие с Угаром, Шрамом и Пузырем, не эти персонажи в центре внимания. Бессмертная и Вождь – вот герои, чьи переживания даны в укрупнённом плане. Они приближают, на наш взгляд, читателя к разгадке тайны «самопогребения» чуди, к постижению философской проблематики произведения.
Оппозиция «родовые законы – индивидуально-личностное начало» четко обозначается при появлении Анны. Её отличие от остальных героев очевидно: подросшая Анна «белей горшка, который позабыл гончар обжечь в костре»; она наделена человеческим именем, подчеркивающим её индивидуальность. Но Анна не принадлежит не только племени чудей, но и этому времени: она задумывается над тем, что есть прекрасное, она говорит чуди о том, что миром правит любовь. В конце концов Анна призывает чудь одуматься и не уходить под землю:
…Над головой должно
Сиять пространство с месяцем и солнцем,
А не земля, готовая в минуту
Вас погрести живыми…
Однако чудь идёт своим путём: племя, подвластное законам рода, уходит под землю. Автор, таким образом, подводит читателя к мысли о том, что даже если в людях заложено стремление к прекрасному, к высокому, то никто, кроме самого человека, поднять его на эту высоту не сможет: путь от зарождения сомнений до прозрения человек проходит сам. В «Легенде о белом дереве» этот путь проходит Вождь. Сначала Рубин подобен всем вождям, он «сделал всё, чтоб в стадо обратился народ свободный» [3,с.41]. Но в язычнике Вожде пробуждается неясное для него чувство, он признается себе:
Не раз во сне я отменял закон,
Мной изданный для устрашенья чудей,
И шёл к Бессмертной…[3,с.54]
Любовь делает его человечным: он отпускает вождя враждебного племени, признавая в этом противнике достойного воина; он хочет постичь искусство, которое открылось Пузырю, Шраму, Угару. Однако изменившийся Вождь одинок: его народ по-прежнему слеп, рабски покорен, чтит законы рода. Показателен эпизод встречи вождя с Мальчишкой, играющим в вождя:
Не узнаешь? .Я вождь
Презренных чудей!… Я властолюбив,
Как сто вождей, и грозен, словно сто
Свирепых рысей!..[3,с.62]
Слова Мальчишки – слова будущего воина, почитающего более всего законы рода. Однако если раньше подобные речи могли радовать Вождя, то теперь он, нарушающий свой собственный закон, открывающий в себе ранее незнакомые чувства и ищущий дорогу к прекрасному, испытывает разочарование, так как чуди смирились «с насильем природы над собой…».
Финал произведения, с одной стороны, возвращает читателя к эпиграфу, а точнее , к народным преданиям, в которых итоговой является сцена ухода чудей под землю, а с другой – звучит как предостережение: рабство духа – это то, что приводит к «самопогребению». Мотив, рожденный в народном сознании, обретает философскую глубину в литературном произведении. «Самопогребение» в контексте произведения получает разные трактовки:
1) Смирение, отказ от борьбы за свое существование (если закон предков предписывает умереть, долг чудей так и поступить);
2) Забвения собственного «я» (погребение своих чувств во имя исполнения законов рода);
3) Синоним «рабства духа», отсутствия тяги к прекрасному.
Этому противостоит стремление к высоте, к небу, которые ассоциируются со свободой и величием (прозревший вождь понимает, что «не в земле спасенье, а на земле»). Преодолеть «рабство духа», избежать утраты собственного «я» можно через любовь, красоту – все, что ассоциируется с прекрасным. Как афоризм звучат слова «Постигшие прекрасное – бессмертны» [3,с.26]: прекрасное есть стремление к духовному, к тому, что не подлежит тлению (в прямом и переносном смысле). Как назидание звучат слова Анны для тех, кто придет после чуди:
Они
не знают рабства духа… Слава им!..
Но пусть они не забывают чудей!..
За высказыванием, приписанным героине, явно угадывается голос автора, надеющегося на то, что заложенное в людях стремление к свободе духа, к прекрасному, к высокому и духовному восторжествовало, иначе «самопогребения» не избежать. Расширение мифологического контекста, таким образом, позволило писателю не только выйти за рамки фольклорного предания, но и создать художественно-философское произведение.
Список литературы:
1. Лазарев А.И. Предания рабочих Урала как художественное явление. Челябинск: ЮУКИ,1970. – 203с.
2. Прозоров В.В. Автор// Введение в литературоведение: Учебное пособие / Под ред. Л.В. Чернец. М.: Высшая школа, 2004. — С. 11-21
3. Скворцов К.В. Легенда о белом дереве // Скворцов К.В. Избранные произведения. Книга третья. Ванька Каин. М: ИХТИОС, 2010. С.5-90.