ОБЕД С «БОГОМ»
Бывают случаи, касающиеся нас, но о которых мы забываем. Об одном из таких напомнила соседка Антонина – жена Фазиля Искандера:
«Помню, как однажды летом на даче в Переделкине сидим мы все за обедом в кухне: Фазиль, я, наш младший сын Саша, дочь Марина и её 3-летний сын Женя. Во время послеобеденного чаепития наш внук Женя, тогда беленький и кудрявый, стал носиться по дому, потом выскочил во двор и, по обыкновению, стал делать по нему круги, заглядывая к соседям.
Вдруг он вбегает к нам, разгорячённый, с пылающими щеками и глазами, и кричит:
– Вы! Вот вы здесь сидите! А у дяди Кости… там… Бог сидит!
Мы сначала ничего не поняли, стали его успокаивать, Фазиль попытался посадить его к себе на колени, но внук вырывался и кричал
– Идите, там Бог сидит! Увидите!
Я первая сдалась, встала, взяла Женечку за руку, и мы осторожно пошли в сторону соседской половины дома.
За густыми зарослями черёмухи была оборудована большая площадка для гостей – с мангалом, большим дощатым столом и скамьями вдоль него. Сейчас оттуда раздавался шум голосов, звон посуды – похоже на разгар застолья. Мы осторожно заглянули. Во главе стола рядом с хозяином сидел… ну конечно, священник во всём великолепии праздничного облачения. И было это так неожиданно и так красиво, что я невольно перекрестилась, перекрестила Женечку, поцеловала и тихонько увела его к нам домой.
Женечка не выдумал! У соседей в гостях священник! А для ребёнка, которого водили в церковь, священник и есть живое олицетворение Бога. Так он понял службу в церкви, а мы не догадались ему ничего объяснить.
– Женечка, иди ко мне, – Фазиль взял внука на колени, отпил из чашки кофе и задумчиво произнёс: – Да, дети – гениальны. Он увидел и показал нам суть самого главного, что было в церкви.
…Ко мне на дачу приезжал настоятель Аносинского монастыря архимандрит Спиридон. Если бы не этот рассказ, я бы не знал, что обедал с «Богом».
КАК РОЖДАЛИСЬ СТИХИ
Писатель Фазиль Искандер не был разговорчив. Гуляя в одиночестве возле дачи в Переделкине, он проговаривал для себя какие-то слова, проверяя их на «слух и вкус». Когда мы встречались, он предпочитал более слушать, чем вещать самому, вставляя редкие, но точные фразы.
Мы были соседями, занимая один дом, разделённый на две половины. Более десяти лет каждую весну на мой балкон прилетали сойки. Там, под крышей, у них было родовое гнездо. Выгнав поселившихся в их «апартаментах» вездесущих синиц, они выводили своих птенцов. Гуляя под балконом, я частенько показывал Фазилю торчащую из гнезда головку замеревшей от нашего внимания сойки. Мы были не единственные живые души в нашем лесу, где, кроме соек, были ещё зарянки, дрозды, дятлы, белки, не считая улиток и лягушек. Редко прилетали снегири и горлинки. Зато вороны наведываясь часто. Наглость их и жестокость не знали предела. Когда они нападали на моего старого сеттера Боя, я отгонял их палкой. Но, когда они спикировали на голову малолетнего сына Андрея Битова, Егорку, мне пришлось взять ружьё и стрелять «на поражение». … Но это их не остановило.
Рано утром я услышал раздирающий душу крик сойки. Она, видимо, на минуту оставила гнездо с беспомощными птенцами, только что появившимися на свет. Этим воспользовалась ворона, ожидающая момент для атаки. Сойка заметила ворону, налетела на неё с отчаянной силой материнского инстинкта. Билась не на жизнь, а на смерть. …Ворона улетела, но птенцов было уже не спасти….
Днём я поведал эту историю Фазилю. Он ничего не сказал, только вздохнул и посмотрел на меня с изменившимся лицом. А на следующее утро прочитал мне:
Гармония природы есть враньё.
Всё прочее — случайные детали.
Птенцов в гнезде сожрало вороньё,
Пока за кормом сойки улетали.
Не утешают в птицах небеса,
Глухие реки, горные походы.
От подлости людей уйдёшь в леса.
Куда уйдёшь от подлости природы?
Освобождение от собственной боли приносят только стихи.
АНДРЕЙ БИТОВ
Мы сидели на кухне его московской квартиры. Читали друг другу свои стихи. Анна, уже немолодая женщина, гремела сковородками, наскоро готовя нечто, чем можно было закусить, поскольку пили мы не только чай. Вспоминали, как ещё совсем недавно можно было запросто прийти в гости к Леониду Леонову, Борису Можаеву, Владимиру Солоухину, Виктору Бокову, Михаилу Алексееву, Фазилю Искандеру… Время неумолимо.
Мы вспоминали…
Тридцать лет назад получили соседние дачи в писательском городке. Нередко обедали и с Олегом Васильевичем Волковым, тоже нашим соседом. Спокойный, интеллигентный, убелённый нелёгкой житейской судьбой, он был редким человеком, которого одинаково уважали коллеги самых разных, а зачастую и противоположных литературных позиций. Гигантской высоты деревья окружали наши дачи. Высоченные березы стали засыхать, а порывы налетающего откуда ни возьмись ветра грозили повалить деревья на наши головы. Мне пришлось стать главным лесорубом, поскольку в молодые годы в поиске романтики я прорубал просеки в тюменской тайге под трассы будущих нефтепроводов. Бензопилы не было, и я работал топором под «присмотром» Олега Васильевича, чей зековский опыт лесоруба был несравним с моим романтическим.
После работы обедали за большим битовским столом в тени уцелевших деревьев. Я не ценил этих уникальных мгновений общения с великими людьми. Никогда не вёл дневников. Поэтому осталось только тёплое чувство да обрывки запавших в сердце фраз, которые, может, и служили мне «камертоном», настраивающим на пронзительную мелодию творчества.
Мы вспоминали…
…Мой общительный четырёхлетний внук с раннего утра уже на ногах. Понимая, что я занят своими делами, он бежит под окна соседней дачи:
– Андрей Битов! Выходи гулять!
Классик откладывает рукопись и появляется на крыльце. Разглядев рисунок на одежде Андрея, мой внук, которому нужно всё знать, спрашивает:
– Откуда у тебя такая рубашка?
– Купил. Я только что прилетел из Дании!
– Там делают конструктор «Легу», – с уверенностью (он тоже не лыком шит!) заявляет Вова.
– Да, – подтвердил Андрей.
Это «да» было «роковой» ошибкой. Не знаю, может, это и не ошибка, потому что, когда я к ним подошёл, застал двух равноувлечённых беседой людей.
Вова выяснял историю создания становившейся популярной в России детской игрушки. Он выпытывал у Андрея всё: от влияния Ганса-Христиана Андерсена на Оле Кирк Кристиансена, который изобрёл конструктор №1 – LEGO до деяний всех его (на продолжении века) родственников, продолжающих совершенствовать изобретение своего предка.
Глубокие познания двух разновозрастных собеседников вводили меня в ступор…
Мы вспоминали…
…Позвонила Наташа. Умирала мама Андрея. Я прибежал к ним на дачу, но сделать уже ничего не смог. Жена моя, врач по профессии, дважды спасавшая Ольгу Алексеевну, на этот раз оказалась бессильна. Я позвонил Андрею и сообщил ему об этом.
– Знаю… – сказал Андрей. – Я у моря. У меня только что с шеи соскользнул нефритовый крестик и разбился о камни.
Это был 1990 год.
Мы вспоминали…
Я ремонтировал дачу, мне необходимо было привезти оконные стёкла из Одинцова. Расстояние невелико, но в моей «Ниве» они не умещались. У Андрея была иномарка с длинным кузовом, то, что меня могло бы спасти. Я не видел Андрея месяца два. Но, когда я собирался ехать, он появился.
– Андрей! Мне нужно привезти стёкла из Одинцова. Можно только на твоей машине. Давай сгоняем.
– Я сейчас не могу, – ответил он, явно сожалея, что не может помочь. Он вытащил из кармана ключи своей машины: – На, поезжай!
– А если гаишники? Нужна же доверенность. К тому же у тебя «автомат», а я привык к «механике».
– Ладно! Садись.
Поездка заняла у нас часа два. Когда мы вернулись, Андрей сказал:
– Ты не обижайся, что я не сразу согласился. Просто я сегодня выписался из больницы. Была операция. Трепанация черепа. Удалили опухоль. Стёкла – материал хрупкий. Мало ли что…
Если бы он это сказал до поездки, я бы конечно поехал один.
Я напомнил ему об этом случае. Он только улыбнулся. Мужской поступок, что редко бывает с пишущей братией.
Вспоминали, вспоминали, вспоминали…
Ушли все мои переделкинские друзья, с кем было что вспомнить…
ФЕДОР КОНЮХОВ
Отец Фёдор Конюхов, известный всему миру как выдающийся путешественник, совершивший шесть кругосветных путешествий, покоривший в одиночку все океаны, в молодые годы был известен как художник.
Живописи он обучался во Франции. Вернувшись в Россию, получил от Советской власти помещение под творческую мастерскую в центре Москвы. Сегодня она и мастерская, и трапезная для друзей, и музей уникальных экспонатов. От лодки, пересекающей океаны, до капсулы, в которой облетел землю на воздушном шаре. Во дворе мастерской памятники знаменитым россиянам, посвятившим жизнь служению Отечеству.
Не все художники Москвы имели мастерские. Каждый ждал своей очереди. Но тот, кто уже получил, должен был в конце года отчитываться перед художественным советом, показывая свои работы. Если совет не одобрял произведение, художник мог лишиться не только государственных заказов, но и самой мастерской.
Художники, чтобы не раздражать ценителей изящного искусства, готовили для просмотра картины, против которых никто не смел бы сказать ничего предвзятого. Сюжеты выбирались беспроигрышные: «Ленин в Октябре», «Ленин на броневике», «Ленин в Швейцарии», «Вся власть Советам!» и прочие в этом же духе.
Подобных «спасительных» картин Конюхов не писал. Над ним нависла угроза выселения.
Единственная картина, которую он мог показать, была посвящена памяти японского друга, путешественника Уэмура Наоми, в одиночку покорившего Северный полюс. Наоми мечтал было покорить Мак-Кинли. Но, всегда возвращавшийся живым из самых экстремальных экспедиций, он без вести пропал в феврале 1984 года.
На картине был изображён Уэмура, пробирающийся сквозь ледяную пургу. Друзья советовали Фёдору вообще ничего не выставлять, дабы не раздражать идейно заострённых чиновников. Тем более что на полотне иностранец.
Сроки приближались. Проблема потери мастерской становилась реальнее с каждым днём. И тут Конюхову пришла в голову спасительная мысль: «Чукча спешит на съезд партии».
Картину приняли на «ура»!