Покой вечный дай им, господи.
Réquiem ætérnam dona eis (ei) Dómine.
То ли битва богов, то ли вновь басурманские сечи…
Нас в объятия ждут распростёртые руки крестов.
Пред иконами гаснут любви поминальные свечи,
И всё больше горит на земле погребальных костров.
Это вновь Люцифер свои жёлтые зубы оскалил.
Солнце скрылось на небе за стаей летучих мышей.
И померкла земля, но Господь никого не оставил,
Поднимая на битву бойцов из небесных траншей.
Но не спит Люцифер, затевает бесовские пляски.
Соблазняя людей, зазывает на свой маскарад.
Льётся кровь, как вино. Люди спрятали лица под маски.
И запели цикады на пиках могильных оград.
Так уходят друзья, не дожив до конца маскарада.
На коленях прошу: дай им, Господи, вечный покой!
Ведь любовь не умрёт – зреет солнце в кистях винограда,
И опять зацветёт поседевший от горя левкой.
То не битва богов и не вой басурманской картечи –
Это колокол неба гудит над притихшей рекой.
У икон пламенеют любви поминальные свечи.
Так уходят друзья… Дай им, Господи, вечный покой!
***
Пред дверью храма тихо помолясь,
Ты внутрь вошла и подала записку.
Меж небом и землёй такая ж связь,
Как меж людей, по боли в сердце близких…
Меня давила чёрная плита,
Ломая руки и врезаясь в плечи.
Я не атлант. И выдержка не та,
Да и атланту было бы не легче!
И вдруг, о Боже, стая голубей,
Подняв плиту, с ней растворилась в небе.
Я и не знал: в стенах семи церквей
Во здравие моё звучал молебен.
***
Слова сошли, как паводок весной.
Душа моя, как остров, обнажилась,
И миру удивлённому открылось
Всё то, что было скрыто под водой.
Во что я верил, обратилось в хлам.
На солнцепёке выцвели чернила.
И опустел мной возведённый храм,
В котором ты любила и царила.
Всё вымерло: ни ливня, ни росы.
У рек певучих пересохло горло.
Но в озере, где жили караси,
Господь хранил спасительные зёрна.
… А стрелы тростника пронзали зной.
В воде бродили тучи, как отары.
И памятью о жизни неземной
Передо мной раскрылись ненюфары.
***
Мой лес нехоженый наполнен знаками:
То трели иволги, то лисий зык.
По-первобытному лягушки квакают.
У каждой живности родной язык.
Понять их говоры – занятье глупое,
Не раз пытался я петь соловьём.
А соберу-ка я ладони рупором
Да и поведаю им о своём.
Тайга ухоженна. Блестит, как горница.
Глаза смородины полны вина.
И вот уже в ответ воркует горлица.
И я внимаю ей, а мне – она.
То клёст ответит мне, то снова горлинка…
От века, видимо, так суждено:
Когда зову людей – не слышу отклика.
Быть ими понятым мне не дано.
Своим вниманием кедровка жалует.
Лопочет иволга, хлопочет дрозд…
А человек?.. Да он – искринка малая
Среди мерцающих на небе звёзд.
***
На юг отступили обозы мимоз,
Как будто их гнал по степи печенег.
По ним из засады ударил мороз,
Но войско тюльпанов пробилось сквозь снег!
Девчонки к груди прижимали цветы,
Как ратных бойцов, что вернулись с войны.
Когда-то тюльпаны любила и ты.
Душе не прикажешь – мы в чувствах вольны.
К приходу тепла я не вижу примет,
И зная о том, что недолог мой век,
Хотя б на мгновенье на призрачный свет
И я пробиваюсь сквозь выпавший снег.
Ты знаешь, что я холодов не боюсь,
Живу, ни буранов, ни вьюг не кляня.
Сквозь льды и сугробы к тебе я пробьюсь…
И синее небо подхватит меня.
***
В тайге, исхоженной зверьём непуганым,
Сова вдруг щёлкнула, как западня.
В ручье стоял баркас, бобрами угнанный.
И заблудился я средь бела дня.
Не сухостой скрипел, а птицы пешие.
Взрывались бомбами тетерева.
Водили до ночи меня не лешие,
А рыси пёстрые, как сон-трава.
Куда податься мне, в какую сторону?
Бродил кругами я, себя кляня.
Не обратиться ли к седому ворону,
Чтоб он на верный путь навёл меня?
– Перед тобой ковёр, брусникой вышитый, –
Услышал я его воронью речь,
– Ложись и спи на мху под звёздной крышею,
Всё то, что ищешь ты, – не стоит свеч.
Мне белки шустрые казались слугами,
И наплевать на то, что это бред…
Я заберусь в баркас, бобрами угнанный,
И поплыву с утра на алый свет.
***
Взметнётся лебедь над Россией.
Погаснет свет в твоём окне.
Взойдёт луна на небе синем,
И мир забудет обо мне.
Но там, у золотых дверей,
Благодарить я стану Бога
За то, что в памяти твоей
Я поживу ещё немного.
Когда откроются врата
И гром прольётся в ясном небе,
О землю разобьётся лебедь…
И станет пухом у креста.
***
Союз не долог человечий,
Проходит всё – таков закон.
И тают айсберги, как свечи,
И сохнут слёзы у икон.
Травою зарастают храмы,
И ряска покрывает пруд.
На сердце заживают раны,
Любовь перетекает в блуд…
Остынет боль, как адский кратер,
Устанут вороги кружить,
Но в этой тихой благодати
Я бы не смог и дня прожить.
***
Ах, если б всё начать иначе!..
Но, видно, так уж суждено,
Что жизнь нельзя переиначить,
Нам это Богом не дано.
Скрывая раны от ушибов,
С лицом счастливого раба
Мы ходим на цепи ошибок
Вокруг житейского столба.
Пуд яблок съеден, да не с теми…
Вкушая вновь библейский плод,
Мы разбиваем лбы о стены,
Приняв паденье за полёт.
И потому: за око – око,
Ударом каверзным под дых
Ошибки мстят нам так жестоко
За то, что исправляем их.
***
Дождь превращается в пургу,
И льдинки жалят, словно осы.
А мы идём на Уреньгу,
У неба милости не просим.
Давай притормозим, дружок,
Достанем старый и помятый,
Пропахший рыбою и мятой,
Жизнь повидавший котелок.
Снег зачерпнув, зажжём огонь.
Любая искра нам награда…
А котелку так мало надо –
Лишь берестинку спичкой тронь!
Ему давно уж вышел срок,
С годами выгорели даты…
И мы, как этот котелок,
Судьбой неловкою помяты.
Но всё же, если не солгу,
Десяток лет ещё продюжим.
И терпким чаем на снегу
Спасём кого-нибудь от стужи.
***
Нет моей пионерской страны.
Расклевало её вороньё.
Лишь одни очертания гор
Сохранили величье своё.
Я, как в детстве, растроган до слёз,
Когда вижу: подобьем клинка
В золочёные ножны берёз
Серебристая входит река.
Осторожно ступая на лёд,
В куржаке от бровей и до пят,
Мама воду из речки несёт.
Коромысла натужно скрипят.
Словно лента немого кино
Или древняя летопись дней,
Здесь ручьи пересохли давно,
Где ловили с отцом голавлей.
Но, как прежде, любой мужичок
Сделать саблю из плуга горазд.
Бабка кислицы свежий пучок
Мне шутя за копейки отдаст.
Пусть с утра они ходят хмельны
И с трудом подбирают слова…
Нет моей пионерской страны,
Благо, Родина всё же жива!
ТАГАНАЙ
Н.Н. Новикову
Крадётся солнце, словно краб.
Умолк, пересыхая, Ай …
Как многоярусный корабль,
Застыл на рейде Таганай.
Не упивайся тишиной,
Всё сменится за полчаса,
И ветер гребень Откликной
Наполнит, словно паруса.
Как спичка, вспыхнет алый луч,
Ударит гром в небесный лаз,
И в марево свинцовых туч
Корабль уйдёт от наших глаз.
И было так во все века.
Уйдёт во тьму за горизонт,
Но лишь исчезнут облака,
Вернётся он в родимый порт.
Не так ли, друг мой, всякий раз
У долгой жизни на краю
Скрывались мы от чьих-то глаз,
Чтоб вспомнить молодость свою.
Нас звал затерянный ручей
Испить малиновый настой,
Где, словно цокот глухарей,
Трещал, ломаясь, сухостой,
Где светлячок свечой горит
В нехитрой хатке мураша,
Где вместе с запахом тайги
Свободой полнилась душа.
… Вернётся в гавань Таганай,
Луну, как флаг, подняв во мгле.
И ты, друг мой, не унывай,
Что нас не будет на земле.
Без нас над бронзовым конём
Раздастся вечных туч хорал …
…………………………………………
Пока душа горит огнём,
Давай рванём на Шишмарал!..
***
Не успел оставить завещанья,
Вечно думал только о земном.
Мне река махнула на прощанье
Серебристым ивовым крылом.
Не прошу у Господа отсрочки:
Нет ни дач, ни акций, ни земли.
Цапли будут пить, как воду, строчки,
Рвать стрекоз на части голавли.
Вдалеке, под грушевою кроной,
Память о несбывшемся храня,
Мне свечу затеплит пред иконой
Женщина, любившая меня.
Небеса тяжёлые не вздрогнут.
Сединой не вспенятся моря…
Небо упадёт в холодный омут,
Звёздами прозревшими горя.
КОРШУН
В полнеба крылья распростёрши,
И летом знойным, и зимой
На Шишмарале черный коршун
Парит кругами надо мной.
То на вершину ели сядет,
То пронесётся вдоль реки,
То ждёт меня, как враг, в засаде,
То есть готов с моей руки.
И, что со мною ни случится,
Всё примет он по простоте.
Нет у меня надёжней птицы
На поднебесной высоте.
Все твари равные у Бога:
Что – по крылу, то – по плечу.
И, кажется, ещё немного –
Я тоже в небо полечу.
Родник выходит из лощины,
И, умываясь той водой,
Я вижу новые морщины,
А он всё так же молодой.
И потому ему в обычай
Следить с небес, как я бреду…
…………………………………………..
Упиться лёгкою добычей,
Коль, обессилев, упаду!
ЛОТОС
Из чрева болот и тяжёлого смрада,
Улыбкой своей озаряя восток,
Светясь чистотой, как солдат для парада,
Явился на свет одинокий цветок.
Для неба и солнца он не был сюрпризом.
Да он и не думал о доле иной.
Но чёрным лысухам он стал словно вызов
Своей белизною на ряске гнилой.
Не в том ли нелёгкая участь поэта:
Держаться, как лотос, всегда на плаву
И, где ни родись, быть источником света,
Пока чьи-то руки тебя не сорвут.
***
Памяти Сергея Дмитриевича Евсеева
То ль маяки, то ль обелиски,
То ль чьи-то души за бортом.
Бьют по лицу шальные брызги
И обжигают, как кнутом.
И вихрь проносится крылатый,
Как ястреб, делая вираж.
И волны, вечные пираты,
Вопя, идут на абордаж.
Как потемневшую икону,
Укрыли солнце облака.
И шутит друг по телефону:
– Кругом вода, но жив пока.
И я кричу: – Держись, Серёга!
Зажги фонарь, к тебе иду!
Ещё чуть-чуть… Доверься Богу!
Не время нам идти ко дну!
Он отвечает, извиняясь:
– Не разберу, плохая связь!
На всякий случай я прощаюсь…
…………………………………………………
И связь на этом прервалась.
… Не испытав большой тревоги,
Пасутся кони на лугу.
А я ищу следы Серёги
На опустевшем берегу.
На небо тянется дорога.
С ковшом небесного огня
Навстречу мне спешит Серёга
И вдаль уходит сквозь меня.
***
Эх, не время танцевать вприсядку
И чудить у жизни на краю.
Разменяв последнюю десятку,
Я в утиль былое не сдаю.
Сколько дней мне, грешному, осталось
До того, как, верная молве,
Ревностью охваченная Старость
Стукнет скалкой мне по голове.
Встану на колени пред иконой
И приму с покорностью раба,
Что пора из жизни незаконной
В небеса – на вольные хлеба.
Я смирюсь, но всё-таки украдкой
На долину детства брошу взор –
Может быть, ещё одна десятка
Затерялась в складках между гор.
***
То ль лебедями на заре,
То ль журавлями
Летел сиреневый туман
Над ковылями.
Стояли рядом Жизнь и Смерть –
Родные сёстры.
Смотрю: одна из них идёт
С косою острой.
Меня вдруг потянуло к ней
Неодолимо.
Позвал её… Она прошла,
Не глядя, мимо.
Наверно, за мои грехи
Я впал в немилость…
И Смерть на эту мысль мою
Зло покосилась.
Я уступил дорогу ей
И встал в сторонку,
Но в спину прокричать успел:
– Зови сестрёнку.
Жизнь подошла. Я мало знал
Её доселе.
Она была немолода,
Но в крепком теле.
И на лице читалось всё,
Что пережито.
Она в натруженных руках
Держала сито.
– Ты славен, – говорит она, –
На всю Расею.
Бросай сюда свои года,
А я просею.
Все тайны прожитых мной лет
И что открыто,
Я не смущаясь положил
Старухе в сито.
Оно, как лодка на волне,
Заколебалось.
На дне почти что ничего
И не осталось!
Я возмутился, а она:
– Побойся Бога!
Остались три зерна Любви.
Ведь это – много.
Всё, что просеялось, увы,
Уйдёт в забвенье.
Не годы ценятся в веках,
А лишь – мгновенья!
Три золотых зерна Любви
Явило сито.
Все годы наши – шелуха,
Мгновенья – жито!
Ну что ж спасибо, Жизнь, тебе:
Любил, не каясь…
……………………………………..
А Смерть стояла в стороне,
Как зверь, оскалясь.
И подошла, спросив меня,
Как на допросе:
– Зачем ты обнимал меня
И тут же бросил?
– Прости. Угодно было так
Моей планиде.
За долгий век я не одну
Тебя обидел.
Они стояли предо мной –
Родные сёстры:
Жизнь с ситом времени, а Смерть
С косою острой.
Летел сиреневый туман
Над ковылями.
И, взявшись за руки, они
Поковыляли…