Автор: Л.И. Стрелец, канд.пед.наук, ЧГПУ
«У всякого поэта есть своя любимая тема, своя звезда, своё неповторимое «Я», и у К. Скворцова – это Россия… и сам он – из России, весь из неё…». Н. Матвеева
Попытаемся очертить контуры той вселенной, которую мы назвали русским миром К. Скворцова. Русский мир – очень широкое понятие, оно не сводится к идее особого пути России, о котором говорили славянофилы. Впрочем, читая интервью писателя, мы отмечаем его интерес к таким фигурам, как Алексей Степанович Хомяков и Сергей Тимофеевич Аксаков. Присуждение в 2010 году К. Скворцову Аксаковской премии стало для поэта и драматурга ярким событием в его творческой судьбе. Русский мир шире идеи евразийства. Его определяют не столько представления об особом пути России, сколько осознание значимости формирующей этот мир особой системы ценностей и понимание необходимости сохранять и развивать эти ценности.
Ещё в своей ранней пьесе «Ущелье крылатых коней» драматург дал определение русскому миру, которое стало крылатым: «Россия – не земля, Россия – совесть».
Русский мир – особая художественная модель мира, созданная в творчестве К. Скворцова, сам способ ее конструирования предопределён системой мыслительных координат, которая этнически маркирована, несёт в себе генетическую память народа, представляет собой национальный склад мышления. Эти универсальные онтологические категории в конкретных тексте существуют в форме знаковых образов и мотивов, устойчивых стилистических фигур, несущих на себе яркий отпечаток национального своеобразия. Весь комплекс этих понятий мы можем определить как этнопоэтику текстов.
Основа русского мира в творчестве К. Скворцова мифолигична. Как первобытная мифология была призвана объяснить мир, так и литературная, «индивидуально-авторская мифология» (Р. Якобсон) могла бы помочь выявить и объяснить своеобразие авторского художественного мира.
Мифологемы, под которыми мы понимаем обозначение мифологических сюжетов, сцен, образов в литературном произведении, многослойны, они не только несут в себе древнее мифологическое ядро, но они и этноцентричны, и, если так можно выразиться, уралоцентричны. Покажем это на нескольких примерах.
Особое отношение к стихии воды всегда было свойственно поэту.
Мифологема «вода» имеет много значений, она амбивалентна: первоначало, исходное состояние всего сущего, метафора жизни, первобытного хаоса, метафора смерти, опасности, исчезновения, забвения и др.. Эта мифологема в отечественной поэзии всегда носила ярко выраженный этноцентричный характер: река – родник – родина. Достаточно вспомнить знаменитые бунинские строчки:
В лесу, в горе, родник, живой и звонкий,
Над родником старинный голубец
С лубочной почерневшею иконкой,
А в роднике березовый корец.
Я не люблю, о Русь, твоей несмелой
Тысячелетней, рабской нищеты.
Но этот крест, но этот ковшик белый…
Смиренные, родимые черты!
Родниковая Русь – это и есенинская Русь, и Русь В. Высоцкого («Купола»). Сравните, как эта тема звучит у К. Скворцова в стихотворении «Отец» (следует отметить, что родник — один из самых частотных образов в творчестве поэта):
Было то на могутной Руси
До недавней великой беды.
Умирая, отец попросил
У меня родниковой воды.
…
Видно думал, что силы вернёт
Эта влага…Но чудилось мне,
Что он хочет узнать наперёд,
Как там холодно, там, в глубине…
У околицы странник седой,
У колодца святого молясь,
Мне сказал: «Меж людьми и водой
Есть незримая Высшая связь
Ох, не знаю. И мне лишь одно
Утешение малое есть,
Что отец не увидел того,
Как поруганы совесть и честь.
Как по небу скатилась слеза,
Оставляя на сердце следы…
Как Россия, нам глядя в глаза,
Молча ждёт родниковой воды.
Эта мифологема многозначна и в рамках одного стихотворения, здесь вода – метафора жизни и смерти, как живая и мёртвая вода в русских сказках.
Река – древнейший символ, поток времени, который всегда течёт в одном направлении и который невозможно повернуть вспять, в символическом смысле течение реки может быть соотнесено с течением жизни человека, с движением от жизни к смерти. Мифологический смысл этого образа мы обнаруживаем в целом ряде стихов поэта. Так, определённые этапы человеческого существования связаны с образами «туманной утренней реки» и «вечерней призрачной реки» ( «Во тьме ночной горел огонь…»), русло реки становится метафорой жизненного пути человека, поэтому страшно, когда это русло исчезает, пересыхает.
Только ворон седой
над водою заржавленной кружит.
Догорели берёз восковые прозрачные свечки.
Вы отдали себя,
а во имя чего, мои речки?
Ваш смертельный порыв
и сегодня остался не понят.
Ну, а внуки мои
даже ваших названий не помнят.
Вышел на берег я –
и гляжу на дела человечьи,-
Мне такая ж судьба
уготована, милые речки.
Когда К. Скворцов пишет об уральских реках и озёрах, то в этих образах мерцают глубинные мифологические смыслы.
Не в книге Ветхого завета,
Что мы читаем иногда,
В санскритах древнего Тибета
Мне вдруг открылось, что вода
И жизнь сама в горах Рифейских
Берут начало…Что тогда,
Задолго до времён библейских,
Здесь процветали города.
Что здесь, водой святой играя,
В себя вбирая звёздный рой,
Есть озеро ВОРОТА РАЯ
С одноимённою горой.
(«Эндэ-удэ»)
Ось мира, одна из самых известных мифологем, (лат. Axis mundi) — ось, связывающая небо и землю. Понятие оси мира существует в культурах практически всех народов Земли. Ей может быть столб, лестница, гора, дерево, лиана и др. Axis mundi часто фигурирует в виде мирового дерева, соединяющего подземный мир, мир людей и мир богов. Классическими примерами мирового дерева является Иггдрасиль (ясень) в скандинавской мифологии, дуб – в славянской, сикимора – в египетской и др.
В горных районах земли образ оси мира связывался с мировой горой, а не деревом, как у равнинных народов. Верхний мир – вершина, небо; средний – склоны горы, здесь живут люди, звери и птицы; и нижний – подземный – полость горы, пещера, царство мертвых. Средний связывают с верхним птицы, а с нижним, преисподним, – ящерицы и змеи. Двигаться по оси мира можно вниз и вверх. П.П. Бажов показал нам подземный мир. Направление движения в творчестве К. Скворцова иное – к небу, это путь духовного восхождения, очень русский путь.
Пафос устремлённости к небу – характерная черта лирики К. Скворцова. Устремлённость к небу понимается как выражение поэтического дара, как постижение сути человеческого бытия. Не случайно и то особое место, которое отведено в его поэзии образу птицы, ведь это тоже «небесный» образ. Тоска по небу, призыв преодолеть власть земли – мотив, мифопоэтический по своей сути, на наш взгляд, определяет эволюцию творчества поэта, его обращение к христианским мотивам, его пристальный интерес к исследованию противостояния языческого и христианского в пьесах драматурга из истории раннего христианства.
На мой взгляд, Axis mundi наиболее отчётливо представлена в пьесе К. Скворцова «Легенда о белом дереве», пьесе о власти неба и о власти земли, о попытке преодоления власти земли, которая закончилась трагично для древних жителей Урала – чудей. Вождь племени указывает путь, по которому нужно идти, чтобы освободиться от этой власти:
Но не в земле спасенье,
А на земле!.. Где, слышите, поют
Лесные духи, птицами качаясь
На тонких ветках… Где любой тростник,
В руках искусных может небом стать
Иль озером разлиться!… Где течет
Смола с деревьев хвойных, отражая
Цвета миров!.. Там нам спасенье!… Там!..
Вырваться из-под власти земли, подняться в срединный мир и обрести небо не суждено героям пьесы. Где было становище, насыпан громадный курган, поглотивший всех. Но всё это не отменяет неба, потому что небо открывается в душе человеческой:
Крылатые несут нас кони,
А силы кончатся – не стой,
На небо, брат! Там наши корни.
И каждый корень золотой.
Это финальные строчки «Баллады о золотом корне», сюжет которой, связанный с восхождением на вершину горы может быть обозначен как мегасюжет творчества К. Скворцова – это восхождение к самому себе, прозрение, преодоление, отказ от фальшивого и открытие в себе неба. Не об этом ли большинство пьес К. Скворцова?
Говоря об этнопоэтике К. Скворцова, нельзя не указать на связь его творчества с фольклором – с народной песней, сказкой, народной драмой. В песне живёт душа народа, об этом проникновенно писал Н.В. Гоголь в поэме «Мёртвые души».
В глубинке русской посреди разрухи
У нищих о́кон, как у царских врат,
Сидели на завалинке старухи
И тихо пели, глядя на закат.
Ни радио хрипящего, ни света,
Ни вечных кур, ныряющих в пыли́…
Остались только песни им… И это
Взамен молочных речек и земли.
В чужие да́ли уходило солнце.
В чужие кле́ти сыпалось зерно…
На мой вопрос: и как же вам живётся? —
Они глаза подняли озорно.
Святая Русь, не знавшая покоя,
Омытая слезами, как дождём,
Где б я ещё услышать мог такое? —
Чего не доедим, то допоём!
То допоём!.. Так как же жил я, если
Мне знать доселе было не дано,
Что голова всему не хлеб, а песни,
Которые забыли мы давно?!
В глубинке русской над деревней робко
Вставало солнце алой пеленой…
Старушки пели песню неторопко,
И медленно вращался шар земной.
Достаточно назвать такие стихи, как «Матушка пела…», «Лебедь белая…», «Русская женщина…», «Островок» и другие, которые были положены на музыку, в которых так сильно фольклорное начало.
В творчестве К. Скворцова много сказочных образов (образ Ивана-дурака, Жар-птицы), сказочных сюжетов, зачинов, они тоже формируют образ русского мира.
Ведут от камня три дороги
В цветах библейской сон-травы:
Пойти по левой – ждут чертоги,
По правой – не сносить главы.
И путник не играл Судьбою.
С молитвой «Господи еси…»
Россию заслонив собою,
Шёл по прямой на небеси.
(«Три дороги»)
Песня и сказка не только спасали душу, они оберегали русского человека, об этом писал И. Бунин в своём знаменитом рассказе «Косцы»: «И из всяческих бед, по вере его, выручали его птицы и звери лесные, царевны прекрасные, премудрые и даже сама Баба Яга, жалевшая его «по его младости». Были для него ковры-самолёты, шапки-невидимки, текли реки молочные, таились клады самоцветные, от всех смертных чар были ключи вечно живой воды, знал он молитвы и заклятия, чудодейные опять-таки по вере его…». Но уже тогда И. Бунин с горечью констатировал: «миновала и для нас сказка: отказались от нас наши древние заступники, разбежались рыскучие звери, разлетелись вещие птицы, свернулись самобраные скатерти, поруганы молитвы и заклятия…».
Много горечи и в размышлениях К. Скворцова:
Вы не смейтесь над поверьями:
На Руси святой с жар-перьями
Были птицы не во сне.
Поднялись они по осени
И исчезли в стылой просини.
Не вернулись по весне.
( «Птицы русские»)
О русском мире К. Скворцова можно говорить бесконечно. Есть ещё одна грань этой темы, о которой нельзя не сказать. Есть у больших русских поэтов тема, о которой мы стыдливо умалчиваем. Редко в какой школьной программе мелькнут названия стихотворения А.С. Пушкина «Клеветникам России» или Ф.И. Тютчева « Море и утёс» и др., стихи о том, как непросто складывались отношения России и Европы и о том, что такое славянский мир. У К. Скворцова эта тема занимает важное место («Славяне», «Уже собраны сани»). В этих стихах он предстаёт большим гражданским поэтом.
Славяне
Солнце встает на краю разоренной эпохи.
Празднует мир Воскресенье и Господа славит.
Налиты чаши Байкала и озера Охрид,
Что ж вы столы не сдвигаете, братья славяне?
Или латиница цепью сковала нам ноги?
Или уже не отцы нам Кирилл и Мефодий?
Мы песняров растеряли на долгой дороге.
Нам не услышать в застолье напевных мелодий.
И не поднимется конница наша из пыли,
Пыли веков, где не знали мы в битвах позора.
Мы на одном из пиров незаметно испили
Чашу запретную, черную чашу Раздора.
Что ж вы в глаза не глядите друг другу, славяне,
Память ли нам, дорогие браты, изменила?
Может быть, все же мы словом достойным вспомянем
Стяги на Шипке и флаги в камнях Измаила.
Это не мы поделили народы на расы.
Славы сыны мы сегодня, славяне, бесславны.
Все мы в плену,
Мы в темнице из собственных распрей.
И не стихает столетия плач Ярославны.
Празднует мир Воскресенье распятой эпохи.
Нами поруганных Веры,
Любви
и Надежды.
Налиты чаши Байкала и озера Охрид.
Сдвинем столы и обнимемся, братья, как прежде.