1

Меж нами сорок зим и сорок лет.

Над нами неба высь и Божья воля.

Ромашки заминировали поле…

Не наступи!.. Ведь в нем проходов нет.

 

Нас вечер в плен берет… И лишь рассвет

Освобождает от его неволи.

Но снова нам мечтать о ней до боли,

Забыв друзей, отбросив этикет.

 

Блестит ручей, как тонкий поясок,

Что ты вдруг уронила на песок.

И вот тебе не до ромашек вовсе.

 

Среди зеленых режущих осок

Ты звезды собираешь в туесок…

Тебе сегодня восемнадцать весен.

 

2

Тебе сегодня восемнадцать весен.

Вселенная Любви – твой новый дом.

Ты счастлива со мною… Но о том

Пусть не фанфары протрубят, а лоси.

 

Рассвет зарю в твои вплетает косы.

Дорога в горы врезана винтом.

И вот уже, хватая воздух ртом,

Вверх по ручью на смерть плывут лососи.

 

У них, как и у нас, один Судья.

И все-таки, от жизни уходя,

Мы в океан Любви монету бросим

 

И возвратимся в этот мир опять.

Но чтоб земля не повернула вспять,

У неба мы благоразумья просим.

 

3

У неба мы благоразумья просим,

Но все напрасно, – сколько ни проси.

Благоразумье скрыто в нас самих.

Оно таится, словно в лете осень.

 

Но помолчу!.. На перекрестке просек,

Где в длинных листьях прячется мой стих,

Вдруг замер ветер, и щегол затих,

И чудным светом засветились росы.

 

Торжественна, пуглива и нежна,

Ступаешь ты ко мне, обнажена,

Туман пуховый тянется, как плед.

 

И солнца шелк с небес летит, скользя…

– Остановись! – молю я. – Так нельзя!

Но не подвластен разуму сонет.

 

4

Но не подвластен разуму сонет.

От века у него свои законы.

Счастливый пленник, я попал в оковы

И вот иду за стражником след в след.

 

Но это шутка! Будь я не поэт,

Кого, скажите, красота не тронет?

Сотрутся рубежи, и рухнут троны, –

Любовью сохранится белый свет.

 

И мне сонет не стражник, а приятель.

Я не ищу на солнце темных пятен.

Я радугу благодарю за цвет…

 

И каждый поцелуй, что так приятен,

До хрипоты отсчитывает дятел.

До лет моих ему и дела нет.

 

5

До лет моих ему и дела нет.

Я жизнь прожил, а вот похвастать нечем.

Его послушать, так я вроде вечен.

Но я-то знаю, – это птичий бред.

 

Нам вечность не оставила примет.

Но будут сосны вспыхивать, как свечи.

И волосы твои сбегать на плечи,

И заслонять глазам парад планет.

 

И вечна (извините за строку)

Слеза, что катится по желобку

Твоих грудей, что в страсти вихрь разбросил…

 

И благодарность это и укор –

Передо мною твой молящий взор…

Он зелен круглый год, как иглы сосен.

 

6

Он зелен круглый год, как иглы сосен,

Пока Судьба не вдарит в топоры,

Взор этот будет возрождать миры,

И никогда Пастух овец не бросит.

 

Но на суде, на Страшном, он нас спросит

(Мы все безгрешны только до поры):

– Что есть Любовь – предчувствие игры

Иль боль, что нас на облака возносит?

 

Не знаю – счастье это иль беда.

Мы не найдем ответа никогда,–

В Себе Самом он слово это носит.

 

Но не молиться же сейчас кустам…

И вдруг пред нами возникает храм.

Он стар, как мир. Ему столетий восемь.

 

7

Он стар, как мир. Ему столетий восемь.

Тому, кто на иконе – тридцать три

Библейских года… Пыль веков сотри –

Грехи слетят и разобьются оземь.

 

Вот Он глядит на нас суров и грозен.

Но этот свет, летящий изнутри,

Нас исцелит. Любимая, смотри –

Мы спасены!.. И что нам до угрозы

 

Злых демонов, что здесь затаены.

Они победою упоены

Напрасно. Свыше совершен обет

 

Над нами Тем, кто нам пришел на помощь.

Уже давно на мир спустилась полночь,

А Он все льет на нас волшебный свет.

 

8

А Он все льет на нас волшебный свет.

И губы наши шепчут не молитвы,

И два дыханья воедино слиты,

И руки сплетены, как амулет.

 

И пеньем птиц, резвящимся в ответ,

А не росою листья всклень налиты.

И понял я, чем люди в мире сыты,

Что голова всему, увы, не хлеб.

 

Не так ли горделивая река

Бесстрастна и безропотна, пока

Она не встретит на пути порог.

 

Мы друг от друга страсти не таим,

Но то не нами, милая, а Им,

Им не допит любви священный рог.

 

9

Им не допит любви священный рог.

Он не спешит. Он здесь всегда и всюду,

Покуда бес не приведет Иуду.

А торопливость – не Его порок.

 

И я бы стал степенным, если б мог,

Но на земле я только миг пребуду.

И кто-то сдаст души моей посуду

В сырую землю, как наступит срок.

 

Прости, что я событья тороплю…

Пока есть ветер – мчаться кораблю –

С рожденья мной усвоенный урок.

 

А быть бессмертным не моя статья.

Я – человек. А в книге Бытия

Ему отпущено так мало строк.

 

10

Ему отпущено так мало строк.

И ничему уже не повториться.

И все таки, я мог не торопиться

Прервать полет… Но все мне, все не впрок.

 

Я снова молод, смел, как белый волк.

Любовь твоя, как неба омовенье.

Так вечностью стать может и мгновенье,

Когда оно бессмертия зарок.

 

Не для свершений чьих-то важных дел

Дается жизни краткий миг в удел.

Мы рождены друг друга позабавить,

 

Не отличая Истины от лжи…

Но что это со мной? Я жил, как жил.

И не убавить здесь и не прибавить.

 

11

И не убавить здесь и не прибавить.

И годы, словно крохи, не смести.

Но запретить мне вслух произнести –

Любимая – никто уже не в праве.

 

Ружье стреляет и не только в драме.

И красотою мира не спасти.

Но я хочу тебя произвести

В царицы мира, чтоб его исправить.

 

Но сколько счастье это будет длиться?

Здесь, в храме, надо Богу помолиться,

Но нам с тобою это невдомек.

 

Лишь на одну тебя сейчас молюсь я.

Спаситель наш на нас взирает с грустью.

Но всем влюбленным строгости не в прок.

 

12

Но всем влюбленным строгости не в прок.

Все с рук сойдет им, и за все простится.

Пока ты влюблена – ты даль и птица.

Покуда я влюблен, дотоль – пророк.

 

То одержим, как глухариный ток,

То холоден (а, может, только мнится),

То, как скала, то суетлив, как спица…

Я знаю, у всего один исток.

 

Поэзия – жестокая игра.

Ничто само не падает с пера.

За все, за все мы платим свой оброк.

 

Но, если несговорчивая осень

Железным градом все поля покосит,

Сонет мы можем заплести в венок.

 

13

Сонет мы можем заплести в венок.

Но что нам в этой копии бумажной,

Когда на поле тихо и отважно

В зарю Любви глядится сам цветок?

 

Как совершенен каждый лепесток!

Не трогай слов, – не сделаешь промашки.

Ты вносишь пресловутые ромашки, –

И вмиг по телу пробегает ток.

 

Наивный! Я считал, что я сильней

Самой Природы, состязаясь с ней.

Что движет миром: Муза или память?

 

Но во вселенском сумрачном углу

Венком сонетов воспалю я мглу,

Чтоб, увенчав тебя, Любовь восславить.

 

14

Чтоб, увенчав тебя, Любовь восславить,

Я вышел на звериную тропу…

И стоило горячую стопу

На этот путь нехоженый поставить,–

 

Я начинал уже вселенной править,

За хвост хватая дикую мечту…

И обгорали годы налету,

И на висках моих осталась наледь.

 

Поэт способен делать чудеса,

Лес превращая в храм. Храм – в небеса,

На чьем-то сердце оставляя след.

 

И вот теперь, у жизни на краю,

Я все б отдал за молодость твою.

Меж нами сорок зим и сорок лет.

 

 

 

 

15

Меж нами сорок зим и сорок лет.

Тебе сегодня восемнадцать весен.

У неба мы благоразумья просим,

Но не подвластен разуму сонет.

 

До лет моих ему и дела нет.

Он зелен круглый год, как иглы сосен.

Он стар, как мир. Ему столетий восемь,

А он все льет на нас волшебный свет.

 

Им не допит Любви священный рог.

Ему отпущено так мало строк,

И ни убавить здесь и ни прибавить.

 

Но всем влюбленным строгости не впрок.

Сонет мы можем заплести в венок

И, увенчав тебя, Любовь восславить.