1
Чем ближе к зрелости, тем ближе к Богу,–
Так думал я… И было так всегда
С тех пор, как в небе вспыхнула звезда,
Дарящая покой, а не тревогу.
Так почему нас тянет не туда,
Где райский свет небес разлит по логу,
А в бездну, в пекло, к самому порогу,
Куда попасть не стоило труда?
Вершина перед нами или пропасть, –
Нас все равно охватывает робость.
Вон облако несется, как Ковчег.
Уже готов за ним я увязаться:
– Прапращур Ной, возьми хотя бы зайцем!..
Чего ты ищешь в мире, человек?
2
Чего ты ищешь в мире, человек,
В глаза любимой падая, как птица,
Ведь не за тем же, чтобы в них упиться,
Как ястреб, окропляя белый снег?
Ловя слезу губами с теплых век,
Надеешься ты вновь переродиться.
Но ведь к чему-то большему стремится
Душа, заслышав сзади хищный смех.
Она, не зная нашей суеты,
Летит на вечный поиск красоты,
Прислушиваясь к каждому отрогу,
Излучине, затону, тальнику…
Душа свободы жаждет, потому
Мы привыкаем к ближним, как к острогу.
3
Мы привыкаем к ближним, как к острогу.
Не их вина, что меркнут чудеса,
И время, словно нудная оса,
Звенит и приближает понемногу
К земному неизбежному итогу…
Не потому ль, чуть высохнет роса,
Забыв про все, припав спиною к стогу,
Мы взгляд свой устремляем в небеса!..
И вот уже несемся по долинам
Наивные – нам не взлететь, бескрылым,
Ведь мы к земле приписаны навек.
У нас не крылья за спиной, а торба,
И сердце безнадежно бьется в ребра
Земного бытия. Нам смерть – побег.
4
Земного бытия (нам смерть – побег!)
Не избежать. Мы в мире этом сущи.
И космоса загадочные кущи
Нас манят тайной. Разве это грех?
Все на земле устремлено наверх.
Мы ничего в природе не нарушим.
И, коль зерно катком в муку расплющим,
Из под асфальта вырвется побег.
Любовь им движет или естество?
Ответа нет. И не найти его.
Но нет бессмертью большего залога.
Чем тот, когда, пронзая светом тьму,
Душа твоя взрывается: – К нему!
К нему!.. О, стражи, не судите строго.
5
– К нему!.. О, стражи, не судите строго,
И не спешите женщину казнить.
Ей суждено мгновеньем ослепить
И одарить прозрением надолго.
И это – тайна, а не чувство долга.
Любимая, тебе ее хранить.
С твоих ладоней мне бессмертье пить,
А не в строках, что выглядят убого.
Дымит трава до самой синей дали.
Уложены дрова. И звон кандальный
Гитары, нависающей, как стерх…
Одна искра – и вспыхнули б поленья,
Но грудь мою сдавили так сомненья,
Что я простую истину отверг.
6
Что я простую истину отверг,
Я понял позже, в день, когда бездомно
Душа металась, словно примадонна,
Что стала нищей на глазах у всех.
Поправить дело не было помех, –
Душа – потемки и она бездонна,
Но, гордостью врожденною ведома,
Подачек не брала. Знать, не из тех…
Она сидела молча, без огня,
Отчаянно взирая на меня,
Как путник на разбитую пирогу.
Душа спасется, благостен тот миг, –
Заслышав журавлей призывный клик
И отыскав заветную дорогу.
7
И, отыскав заветную дорогу,
Я полумертвым пред тобой упал,
И что-то неразумное шептал,
С трудом примеривая слог ко слогу.
Мела метель. Сквозь царственную тогу
Зимы мерцало солнце, как опал,
Меняя краски… Чуда я не ждал,
Хотя в него и веровал, ей-богу!
И вдруг с небес, тяжелый, словно бивень,
Ударил мне в лицо весенний ливень,
Стремительный, внезапный, как набег…
Я жадно пил живительные капли
И, как актер, расстрелянный в спектакле,
Ушел живым, а не окончив век.
8
Ушел живым, а не окончив век,
Когда меня несли на край обрыва
Два облака твоих, два белых взрыва
И две волны нетронутых Онег.
Бескрылы мы… Но, может, то – навет
На ветер, травы щиплющий игриво.
И, может быть, достаточно порыва,
Чтоб нам взлететь… И это был разбег.
– Ах, быть чему, того не миновать…
Что я на это мог тебе сказать?
Мы так с тобою вознеслись высоко,
Что для того, чтоб только быть и сметь
Самим собою, стоит умереть.
Но примет ли Он беглеца до срока?
9
Но примет ли Он беглеца до срока
С той нежностью, какой дарила ты,
Иль вновь меня осудят с высоты
Его холодные глаза упрека?
И я услышу неба властный рокот:
– О Боге возмечтал, а сам – в кусты!
А как же вечный поиск красоты
И смертный бой с воителями рока?
Я все приму. И стрелы все стерплю.
Я никому не говорил: – “Люблю!”–
Никто в любви не может дать зарока.
Но стать предтечей будущих времен
Твоей слезою я приговорен.
Иль в дерзости моей не будет прока!
10
Иль в дерзости моей не будет прока…
Подумаешь, еще один полет.
Но зрит за мной всевидящее Око,
И не уйти мне из его тенет.
О, как ломает время нас и гнет.
Бессмертье – не спасенье, а морока.
Но красота не ведает порока,
Она – свобода. Остальное – гнет.
Все в мире неустойчиво и зыбко,
Но не Джоконды ложная улыбка,
Не рощи обнажающейся грусть,
Не поражающий дракона воин…
Пусть я свободы этой не достоин,
Но знаю, что в острог я не вернусь.
II
Но знаю, что в острог я не вернусь.
И, если нужно жизнь начать с истока,
Я брошусь в синь волшебного потока, –
Вновь молодым и сильным обернусь.
И на себя возьму великий груз –
Карать любовью мир. Карать жестоко.
… Я прикоснулся к вечности. И только.
А сколько грез! И я их не стыжусь.
Нависло небо, как твои глаза.
И слышно мне, как падает слеза…
А, может, это чье-то наущенье?
Библейской мысли грубый перифраз?
Тогда за это мне Господь воздаст,
И не любви достоин я, а мщенья.
12
И не любви достоин я, а мщенья.
Не уходи, любимая, постой.
Мне мучиться отныне красотой,
Явившейся на свет во дни творенья.
Миров далеких слышать дуновенье
И упиваться бабочкой простой,
В огонь летящей, словно на постой
Неодолимо вечного мгновенья.
Но без тебя, без глаз твоих и рук
Не станет музыкою этот звук,
Как – соколом, – птенец без оперенья.
Восстанови времен былую связь! –
Я повторяю это, не казнясь,
Но, все-таки, надеясь на прощенье.
13
Но, все-таки, надеясь на прощенье
(Тебе одной дано меня понять!),
Хочу я тихим словом мир объять,
В котором и покой и очищенье.
Но где-то там, средь звездного ущелья,
У Князя Тьмы всегда готова рать –
Разверзнуть, разграничить, и разъять…
И потому не знать мне утешенья.
Не знать мне утешения?! Доколе?
Когда спокойны мы лишь в непокое,
И мир не первым изменить я тщусь.
Тобой приговоренный к Высшей Мере,
Счастливый раб, прикованный к галере,
Пишу тремя перстами, как молюсь.
14
Пишу тремя перстами, как молюсь.
И, если твоего коснется слуха
Моя молитва, значит, жил для Духа,
А не присасывался, как моллюск.
И, может быть, еще я пригожусь,
Когда пройдет вселенская разруха,
Осядут звезды тополиным пухом,
Святой и белой оставляя Русь.
Не все к спасенью сожжены мосты.
Стать матерью Любви и Красоты
Ей ангелы слетятся на подмогу.
Припав к любимой, словно к алтарю,
Великий грешник, снова говорю:
– Чем ближе к зрелости, тем ближе к Богу.
15
Чем ближе к зрелости, тем ближе к Богу.
Чего ты ищешь в мире, человек?
Мы привыкаем к ближним, как к острогу
Земного бытия. Нам смерть – побег
К Нему. О, стражи, не судите строго,
Что я простую истину отверг,
И, отыскав заветную дорогу,
Ушел живым, а не окончив век.
Но примет ли Он беглеца до срока,
Иль в дерзости моей не будет прока?..
Но знаю, что в острог я не вернусь.
И не любви достоин я, а мщенья.
Но, все-таки, надеясь на прощенье,
Пишу тремя перстами, как молюсь.